John Zorn

Рассказ о Джоне по фамилии Зорн необходимо начинать в той самой интимной обстановке, в которой произносились пугающие и чудовищные пионерлагерные страшные истории. Погасить свет, задернуть шторы, укрыться с головой под одеялом и внимать. А на следующее утро вспоминать услышанное как к счастью сгинувший кошмар, но при этом страстно желать окунуться в него еще один раз. Именно так многие слушают музыку Зорна, дрожа, трепеща и матюгаясь исподтишка. И именно так следует о нем писать. Но, к сожалению, типографские ограниченные возможности не дают нам шанса напечатать статью фосфорицирующими чернилами, а иначе вы бы не сумели прочитать данный материал, дрожащими руками укутавшись под темным и сберегающим от тревог одеялом. Поэтому чтите сие при свете дня, а для пущего самоустрашения, поставьте на свой ни в чем неповинный проигрыватель парочку песен из 'Torture Garden'.

Знакомство экстремальной общественности с самым культовым саксофонистом-извращенцем современности произошло самым случайным образом. Дес-металлическая, грайндкоровая и хардкоровая сцены практически никогда не пересекались с джазом. А если и пересекались, то в какой-нибудь уличной потасовке, где вооруженные палицами металлисты, возвращавшиеся с концерта своих поп-идолов Dismember, сталкивались в узком переулке с отвратительной бандой престарелых джазовых фэнов, вооруженной до зубов футлярами от контрабасов. Дело кончалось банальным мордобоем, и что особенно обидно - джазисты не возжаждали любви к дес-металлу, и к Dismember - особенно. А впридачу металлисты также не поимели ни малейшего желания любить джаз, даже в изравщенной форме.

Рано или поздно это должно было кончиться. Где-то, неважно где - на берегах Москва-реки, Евфрата, Нила или солнечного Дуная (до середины которого доплывет только очень редкий саксофон). Где-то должно было произойти счастливое слияние душ джазистов и экстремальщиков. Тем паче, что среди авангардного джаза собственной экстремальщины всегда было - хоть лопатой ешь.

Здесь у нас должен возникнуть немалый интерес к тому, чтобы проследить развитие судьбы одного из самых радикальных авангардщиков от сверх-металлического джаза. Родился он (а звали его Джоном Зорном) в городе Нью-Йорке, несколько тысяч километров от Фудзиямы, одним словом, глушь неимоверная. На дворе в момент его счастливого рождения было второе сентября 1953 года, и с самых пеленок он проявлял себя необычайно одаренным еврейским мальчиком. Он перепробовал множество инструментов, но в конце концов остановился на саксофоне, для пущего и близкого знакомства с которым он отправился в музыкальный колледж в Сент Луисе. Закончил он его в начале семидесятых, торжественно заполучив диплом саксофониста и композитора. 

Изначально основными объектами почитания для парнишки были новаторские американские композиторы, среди которых числись Чарльз Айвз, Гарри Партч и Джон Кейдж. Так что Джону Зорна светила судьба, освещенная радугами рамп консерваторий и дирижерскими палочками собрата по нации герра Ростроповича. Но неожиданно Джон попал на концерт трубача Жака Курзиля, который помимо прочего обучал Зорна французскому языку. Тут, наверное, Джон подумал, что для того, чтобы французский язык получше развивался, обрастал мышцами и приобрел здоровый розовый цвет, необходимо все время бренчать на трубе. И не просто так - а играть натуральный джаз. И предав классическую музыку, Зорн подался в джазмэны.

Раз уж решил играть джаз, то надобно хоть иногда его слушать - резонно подумало молодое саксофонное дарование, не обладавшее логикой чукчи-писателя. Зорн вовсю принялся фанатеть творчеством Энтони Брэкстона, Джимми Жуфре, Орнетта Коулмэна и Роско Митчелла. И вот, с 1974 года Зорн приступил к терроризированию нью-йоркского населения своим творчеством, приобретая популярность в прогрессивных кругах за свою прогрессивную манеру игры. С каждым днем его репутация росла, доллар становился все длиннее, а саксофон - толще и полированней. Его хулиганская и остросюжетная игра на саксофоне привлекла внимание некоего гитариста Евгения Чадбурна, и вместе они были включены в небольшой ансамбль из одиннадцати человек, игравший композиции Фрэнка Лоу. Было это в 1977 году, тогда же начали издаваться его первые пластинки.

Наилучшее же применение своим силам Зорн нашел в саундтрэках к кинофильмам. Этого добра он плодил в неограниченных количествах. Впрочем, для многих джазмэнов это чуть ли не главный источник доходов (после грабежей, насилия и игры в подземных переходах). Именно к любовь к саундтрэкам принесла ему наконец-то коммерческий успех: в 1986 году Зорн решился записать альбом с собственными интерпретациями композиций самого знаменитого саундтрэкера - Эннио Морриконе (как-никак - 300 фильмов озвучены его морриконскими стараниями!). Уж не знаю, ворочается ли нынче в гробу Морриконе, слушая, как Зорн с друзьями измывается над его творчеством, страдальчески что-то урча, вопя, скрипя и какофонируя. Впрочем, экгумация может это показать. А может, он вообще не умер - в конце концов у нас же не о нем статья, не правда ли?

Оговоримся, что сразу после записи 'The Big Countdown' Морриконе не поленился охарактеризовать эту пластинку: «В этой записи есть свежие, добротные и умные идеи. Она реализована на высочайшем уровне, работа сделана маэстро с великой фантазией и творческим потенциалом… Многие люди делали версии моих творений, но никто не делал это так…» Во как. И ведь сделал вид, что совсем не обиделся. Поразительная христианская терпимость.

Любопытно, что Зорн поначалу старательно отказывался записывать такой альбом, мотивируя это тем, что он импровизатор, а не интерпретатор, и впридачу заявляя честно - «Я просто не могу этого сделать. Музыка Морриконе слишком прекрасная!». Но грязное дело было сделано - и то, что вы услышите на альбоме 'The Big Gundown. John Zorn Plays The Music Of Ennnio Morricone' будет вас шокировать, терроризировать, плющить и глумить непотребно ничуть не слабже, чем Мэрилин Мэнсон, исполняющий на электродрели русские народные частушки. Так что прячьте этот диск от детей, стариков, инвалидов во избежание их избежания из дому.

Стиль Джона Зорна с каждым днем обрастал новыми наростами и прыщиками. Американские и японские народные мелодии, хэви-металлические гитары, апокалиптические надрывные вопли, «телевизионные» этюды и нехарактеризуемая саксофоническая ахинея сплетались в его музыке как Лакоон с сыновьями в объятиях беспринципных ужей. Зорн отмечается знатоками как очень крупный коллекционер «грамзаписей», его домашняя музыкальная коллекция просто колоссальна, и имеет невообразимый стилистический разброс. Это катализирует способность Джона к смешиванию самых разнородных музыкальных течений в единый хаотический водопад. Настолько хаотический, что нельзя предсказать - будет ли он падать, или же наоборот, струей забьет в небо.

Как только страсть к изготовлению такого джазового ассорти с серной кислотой дошла у Джона до предела, он, записав под влиянием Napalm Death альбом 'Spy Vs Spy' в 1989 году, наконец реализовал свою экстремальность сполна в своем самом нашумевшем (в прямом и в переносном смысле) проекте - Naked City. Поначалу такого проекта, собственно, и не было. Был альбом 1990 года Джона Зорна с пятью самыми преданными соратниками - легендарным гитаристом Биллом Фризеллом, клавишником Уэйном Хорвицом, басистом Фредом Фритом, барабанщиком Джоем Бароном и вокалистом безумной японской нойзовой группы Boredoms Ямацукой Айем. Альбом звался 'Naked City', состоял из двадцати шести добродушных песен на садомазохические темы. Начинаясь с милого джазового раздолбайства, диск постепенно перерастал в некрофилический катаклизм, кроша черепа слушателей грайндкоровым молотом саксофоничечского возмездия. Диск сопровождается миловидными иллюстрациями на сексо-патологическую тематику, изьятыми из личных пуританских архивов Зорна, содержащими самые непристойные картинки древних и не очень древних японских художников. Наблюдательный коллекционер тут же добавит, что с тех пор эта восхитительная садо-мазня украшает почти все релизы прославленного джазиста.

Спустя год упомянутая шестерка музыкантов кретиномышленников окрестила себя Naked City в честь своей первой пластинки, окатила саксофон святой водой из кошерного кадила, и подписала контракт с Earache Records. Сие было не случайно, ибо знакомство Зорна с творчеством Napalm Death и Carcass произвело немало сдвигов в его очкастой голове, которые и привели его к записи второго диска Naked City 'Torture Garden'. Еще более дикого, буйного, психопатичного и отбирающего у неподготовленного слушателя последние шансы выжить. Тем самым Зорн провозгласил то, что у современного хардкора точно та же степень экстремальности, как у свободного джаза шестидесятых годов. Там же, на Earache Records вышли первые творения проекта Painkiller, по странному и необъяснимому стечению обстоятельств имеющего то же название, что и наш журнал. Painkiller являл собой джаз-коровое импровизационное трио, состоящее из Зорна, Фризелла и лидера Napalm Death Мика Харриса. Я как-то однажды встретил человека, который считал Painkiller мелодичной музыкой. Да простит его Бог.

Братание серийного маньяка-саксофониста с металлистами не ограничивалось одной напалмовской тусовкой. Зорн засветил свое имя на обложках таких команд, как OLD и Mr.Bungle. Обе обязательны к прослушиванию всеми. Даже глухими. Авось у последних от этого слух прорежется. Любители более традиционного жуткого металла наибольшую радость наверняка получат от еще одного (то 573-го, то ли 896-ого) проекта Зорна под названием Praxis, где вы помимо прочих опять встретитесь со своими излюбленными героями: Миком Харрисом, Биллом Лосвеллом и Ямацукой Айем. Любители же собирать полные коллекции капитально обломаются. Полная дискография Джона Зорна, которую герои ночных посиделок у монитора могут выкачать в интернете, занимает порядка сотни страниц убористого готического текста. Как писали западные критики: «Если солнце опять взошло на востоке, а зашло на западе, то вне зависимости от того, какой именно день на дворе, можно с уверенностью утверждать - у Джона Зорна вышла новая пластинка». Не каждый диск можно выслушать с удовольствием. Многие творения больше напоминают настройку инструментов, чем полноценное творчество, однако лучше слушать настройку инструментов настоящего мастера, чем полноценное творчество настоящего бездаря.

Есть еще масса вещей, про которые мне хочется рассказать. И про супер-проект Зорна 'Masada', и про то, какой он хороший семьянин, о том, как он любит детей, и с чем он их именно любит - с кетчупом или с горчицей. Но к величайшему нашему сожалению, время нашей передачи подходит к концу. Мне остается лишь попрощаться с дорогими читателями, пожелать им творческих успехов, счастья в жизни и того, чтобы в их мозгу всегда нашлось место небольшой гниющей, смердящей, но желанной опухоли, в которой будут оседать блаженные впечатления от пластинок Джона Зорна, Человека и Саксофона с большой буквы, Homo Saxpiens, одним словом.